Третий год в Донбассе идет война. Пусть нас не смущает отсутствие картинки в телевизоре и условное перемирие «Минск-2». Война продолжается.
Как минимум одна сторона конфликта недоговороспособна. Постоянные обстрелы и провокации с украинской стороны, работа диверсионно-разведывательных и снайперских групп — это тлеющий уголек, который в любой момент полыхнет, стоит подуть западному ветру. Но даже в этих условиях Донбасс сумел выстроить новую модель государственности. Пусть действующую с перебоями, с кучей внутренних и внешних проблем, но — действующую! Работают школы, университеты, больницы. Старикам платят пенсии. Заработала банковская система. Возрождается энергетика. А еще в Донбассе случился мощнейший литературный всплеск, равного которому не было за все годы независимости Украины.
Время загоняет людей в тупик, и в поисках выхода из него рождается литература. Все очень просто: это клей, который на нравственном, на трансцендентном уровне скрепляет отношения общества и государственных институтов. Не оправдывает, нет, но вычерчивает иную реальность, которую можно будет принять за образец. И в этой связи можно смело говорить о таком феномене, как «литература Донбасса».
Как революция 1917 года вынесла на своем гребне Всеволода Иванова, Фурманова, Фадеева, Лавренева, Николая Островского, Шолохова, так и гражданская война на Украине рождает своих глашатаев. Без пафоса и героики (не то время, не то место) писатели Донбасса равны классикам революции в одном: прямом, твердом и горячем чувстве правоты. Потому что в любой войне, даже в гражданской, есть правые и виноватые. Нам может не нравиться эта мысль, гораздо проще все списать на неровный ход времени, но мысль эту никуда не деть: всегда есть правые и виноватые. Не Донбасс начал бомбить Киев.
Намечается новая драка,
Перерезана пуповина.
На соседском заборе — собака,
А вернее — ее половина.
По поселку стреляют с востока,
Вновь на прочность проходим проверку.
На оборванной линии с током
Провода коротят фейерверком.
Снова эти ужасные «бахи»,
Приносящие страшное горе.
И кишки половины собаки
На соседском красивом заборе…
Слышал здесь я и правду, и враки,
Видел здесь и Христа, и Иуду,
Но глаза половины собаки,
Я навряд ли когда-то забуду…
Это Александр Морозов, поэт из Дебальцево. Запомните это имя. Первым значимым литературным документом можно считать сборник рассказов «Я дрался в Новороссии!», вышедший в издательстве «Эксмо-Яуза» в прошлом году. Не все писатели в нем дрались в прямом смысле слова, не все даже жители Донбасса, но совершенно точно все являются очевидцами или участниками новой войны. Сборник вышел неровным: наряду с блестящими рассказами и очерками есть произведения достаточно среднего художественного уровня, но он живой, нервный и кровоточащий. Так младенец появляется на свет: орущее красное тельце, все в слизи и материнской крови, но в эту первую секунду жизни он уже вмещает в себя солнечный луч, измученную улыбку матери, завтрашний перегар ошалевшего отца. Он уже — есть! Он родился, раздвинув слабыми ручонками небытие.
Ополченец, скрывающийся под псевдонимом Ал Алустон, рисует окопную правду, где офицеры ВСУ продают ополченцам все, что можно продать, от установки «Град» до жизней своих солдат. А ополченцы продают фотосессии с уже сгоревшими танками, позволяя украинским офицерам докладывать об очередных успехах, делать карьеры. Рассказы написаны простым языком, на грани цинизма, и эта грубая правда бьет ледорубом по голове.
Другой взгляд — из подвалов бомбоубежища. Такова проза Андрея Кузнецова, журналиста, луганчанина, пережившего с двумя дочерями и беременной женой блокаду и ежедневные обстрелы города. И это все не воспоминания, не дневники, не записки с фронта — это полноценная художественная проза с идеями, героями, конфликтами. Впрочем, главный конфликт известен заранее, не писатели его породили, но вынуждены жить в нем и пытаться словом его затормозить, как это удается одним поступком герою рассказа Кузнецова.
И вот представлен сборник «Время Донбасса», куда вошли произведения около 20 прозаиков и 50 поэтов.
Сейчас литература Донбасса — это литература оценки, называния, проговаривания вслух. Когда на первом месте стоит необходимость бесшабашно и страшно проорать во весь голос: за что вы нас убиваете? Когда высокие материи и глубокие смыслы уступают место насущному: достать еды и воды, не попасть под обстрел, запомнить, записать, как все было. И этот взгляд — не внутрь себя, но вокруг — позволяет разогнаться. Много сил уходит, чтобы удерживать высокую скорость произнесения: все успеть, ничего не забыть. Не хватает времени заглянуть в себя, дать оценку, понять, как вообще все это случилось? Но теперь, кажется, это время пришло.
Дмитрий Филиппов
http://svpressa.ru/culture/article/143329/